Интерактив
Вход
Регистрация
Опрос
Опрос: Хотите ли Вы эмигрировать из России?
Да
Нет
В раздумьях

Реклама
Главная » Wiki » Мечников Илья Ильич
Мечников Илья Ильич

Мечников Илья Ильич

Ме́чников Илья́ Ильи́ч (3 (15 мая) 1845, Ивановка Харьковской губернии, ныне Купянский район Харьковской области Украины — 2 (15 июля) 1916, Париж) — российский и французский биолог (зоолог, эмбриолог, иммунолог, физиолог и патолог). Один из основоположников эволюционной эмбриологии, первооткрыватель фагоцитоза и внутриклеточного пищеварения, создатель сравнительной патологии воспаления, фагоцитарной теории иммунитета, основатель научной геронтологии.
Лауреат Нобелевской премии в области физиологии и медицины (1908).

Мечников

Талантливый ученый – почти вундеркинд, – впечатлительный и увлеченный наукой. Дважды женат, дважды пытается покончить с собой, становится морфинистом, совершает открытия, удостоенные Нобелевской премии. Ученый попадает во все учебники и энциклопедии. Вполне достойный сюжет для голливудского блокбастера, наподобие «Игр разума» или… краткий пересказ биографии Ильи Ильича Мечникова.

Русский эмбриолог, бактериолог и иммунолог Илья Ильич Мечников родился 15 (3) мая 1845 года в деревне Ивановке, расположенной неподалеку от Харькова. Его отец Илья Иванович, офицер войск царской охраны в Санкт-Петербурге, до переезда в украинское поместье проиграл в карты большую часть приданого своей жены и имущества семьи. Мать Мечникова, в девичестве Эмилия Невахович, была дочерью Льва Неваховича, еврейского писателя. Именно матери дети – а их было пятеро – обязаны своим образованием.

Так или иначе, братья Мечниковы вошли в историю. Лев Ильич (1838—1888) участвовал под руководством Гарибальди в сражениях за освобождение Италии, был тяжело ранен. Он был выдающимся географом, автором исследования «Цивилизация и великие исторические реки», соавтором большого труда Реклю «Всеобщая география». Два других брата Мечникова были судебными деятелями. Один из них — Иван Ильич – был в дружественных отношениях с Л.Н. Толстым. Толстовская «Смерть Ивана Ильича» - это, по сути, рассказ о тяжелой преждевременной смерти Ивана Мечникова...

Любовь к естествознанию самого младшего из братьев, Ильи, проявилась уже в детстве. Однажды студент-медик Ходунов, приглашенный к старшему брату Ильи Мечникова в учителя, прогуливаясь по саду, стал свидетелем забавной сценки. На лужайке сидели малыши, перед ними важно расхаживал Илюша. На носу у него были сделанные из проволоки очки, а в руках – лягушка. «Вы видите лягушку, – говорил Илюша. – У нее есть легкие, которыми она дышит. Маленькие лягушата не похожи на взрослых лягушек. Их называют головастиками, и они плавают в воде, как рыбки...» Детям нравились эти «лекции», сопровождавшиеся демонстрацией живых лягушек, рыбок и мышей. Чтобы еще больше заинтересовать слушателей, «лектор» объявил, что будет платить своим «студентам» по две копейки за лекцию, чтобы они не разбегались.

Во втором классе Харьковской гимназии у одиннадцатилетнего Ильи определились научные интересы: он прочитал сочинение Г. Бронна «Отряды и классы животного мира» и, впервые увидев иллюстрации амеб, инфузорий и корненожек, решил посвятить себя изучению ступеней животного мира. С 6-го класса Илья начал посещать лекции университетских профессоров, брал частные уроки у недавно приехавшего из-за границы молодого физиолога И.П. Щелкова, изучал «Целлюлярную патологию» Р. Вирхова. В ней утверждалось, что в основе любых физиологических функций лежит нормальная деятельность клеток – составных единиц живого организма, а нарушения их нормального функционирования вызывают заболевания. Юноша оценил новизну и оригинальность этой теории и решил заняться научными исследованиями. В 17 лет он с помощью микроскопа серьезно изучал инфузорий. Свои наблюдения он описал в опубликованной в научном журнале Московского общества испытателей природы статье «Некоторые факты из жизни инфузорий».

Илья Мечников, как он вспоминал позже, торопился заниматься «настоящей» наукой: университетский курс он освоил за 2 года и в 19 лет отправился изучать строение клетки в Вюрцбургском университете. Поддавшись настроению, он поехал в Германию, даже не узнав, что занятия начнутся лишь через 6 недель. Оказавшись один в чужом городе без знания немецкого языка, М. решает вернуться в Харьковский университет. С собой он привозит книгу Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» и убеждение «Дарвин прав».

Следующие три года Мечников изучал эмбриологию беспозвоночных вначале на острове Гельголанд в Северном море, затем в лаборатории Рудольфа Лейкарта в Гисене возле Франкфурта и, наконец, в Неаполе, где он сотрудничал с молодым русским зоологом Александром Ковалевским. Работа, в которой они доказали, что зародышевые листки многоклеточных животных являются, по существу, гомологичными (демонстрирующими структурное соответствие), как и должно быть у форм, связанных общим происхождением, принесла им премию Карла Эрнста фон Баэра. Мечникову тогда исполнилось 22 года. Тогда же из-за перенапряжения у него стали болеть глаза. Это недомогание беспокоило его в течение следующих 15 лет и препятствовало работе с микроскопом.

В 1867 году (в те же 22 года), защитив диссертацию об эмбриональном развитии рыб и ракообразных, Илья Мечников получил докторскую степень Санкт-Петербургского университета, где затем преподавал зоологию и сравнительную анатомию в течение последующих шести лет.
Карьера продолжается в Новороссийском университете в Одессе, где Мечников получает место доцента. Не самая спокойная обстановка в стране заставляет Мечникова подать в отставку и уехать в Италию: «В Мессине, - вспоминал он позднее, - совершился перелом в моей научной жизни. До того зоолог, я сразу сделался патологом». Открытие, круто изменившее ход его жизни, было связано с наблюдениями за личинками морской звезды. Наблюдая за ними, ученый заметил, как подвижные клетки окружают и поглощают чужеродные тела, подобно тому, как это происходит при воспалительной реакции у людей. Если чужеродное тело было достаточно мало, блуждающие клетки, которые он назвал фагоцитами (от греческого φαγω «есть»), могли полностью поглотить пришельца.

Мечников не был первым ученым, наблюдавшим, как лейкоциты у животных уничтожают вторгшиеся организмы, включая бактерии. В то же время считалось, что процесс поглощения служит главным образом для распространения чужеродного вещества по всему телу через кровеносную систему. Мечников придерживался иного объяснения: лейкоциты, подобно фагоцитам, в действительности выполняют защитную или санитарную функцию.

В 1886 году Илья Мечников вернулся в Одессу, чтобы возглавить вновь организованный Бактериологический институт. Его сотрудники работали над вакцинами против холеры кур и сибирской язвы овец. Преследуемый жаждущими сенсаций газетчиками и местными врачами, упрекавшими Мечникова в отсутствии у него медицинского образования, он вторично покидает Россию в 1887 году. Встреча с Луи Пастером в Париже привела к тому, что великий французский ученый предложил русскому ученому заведовать новой лабораторией в Пастеровском институте. Там Илья Ильич и работал в течение следующих 28 лет, продолжая исследования фагоцитов.

Выполненные в Париже работы Мечникова внесли вклад во многие фундаментальные открытия, касающиеся природы иммунной реакции. Когда представления о роли фагоцитоза и функции лейкоцитов получили более широкое распространение среди иммунологов, Мечников обратился к другим идеям, занявшись, в частности, проблемами старения и смерти. В 1903 г. он опубликовал книгу, посвященную «ортобиозу» - умению жить правильно. В «Этюдах о природе человека» рассматривается значение пищи и обосновывается необходимость употребления кисломолочных продуктов. Кстати, имя Мечникова связано с популярным коммерческим способом изготовления кефира, однако ученый не заработал на этом ни копейки.

Илья Ильич Мечников совместно с Паулем Эрлихом был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине 1908 года «за труды по иммунитету». Как отметил в приветственной речи К. Мернер из Каролинского института, «после открытий Эдварда Дженнера, Луи Пастера и Роберта Коха оставался невыясненным основной вопрос иммунологии: каким образом организму удается победить болезнетворных микробов, которые, атаковав его, смогли закрепиться и начали развиваться. Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Мечников положил начало современным исследованиям по... иммунологии и оказал глубокое влияние на весь ход ее развития».

Безусловно удачной научной карьере сопутствовали катастрофы в жизни личной. В 1869 году Илья Мечников женился на Людмиле Федорович. Когда спустя четыре года жена умерла от чахотки, Мечников предпринял неудачную попытку покончить жизнь самоубийством, выпив морфий. В 1875 году, уже будучи преподавателем Одесского университета, он женился на студентке Ольге Белокопытовой. Когда Ольга заразилась брюшным тифом, Мечников снова попытался свести счеты с жизнью, на этот раз введя себе возбудителей возвратного тифа. Тяжело переболев, он, однако, выздоровел, а болезнь, как ни удивительно, пошла на пользу: убавила пессимизм и вызвала улучшение зрения…

Вот что писал Илья Мечников о себе в своей книге «Этюды оптимизма»:

«К счастью, я очень близко знаком с лицом, прошедшим через период жизни, окрашенный крайне мрачным миросозерцанием. Большая близость к этому позволяет мне воспользоваться моими наблюдениями для вышеизложенной цели.
Родители его обладали хорошим здоровьем, он был воспитан при средней зажиточности и вообще в хороших условиях. Благодаря деревенской жизни, он избег детских болезней, развивался вполне здоровым, хорошо учился в гимназии и в университете. Убежденный в том, что лишь одна наука способна доставить людям истинное счастье, и страстно любя ее, юноша с большим рвением и настойчивостью пошел по научной дороге.
Он был крайне нервен, и это, с одной стороны, помогало ему в работе, но с другой — служило источником множества бедствий. Он стремился поскорее достигнуть цели, и встречаемые по дороге препятствия сильно склоняли его к пессимизму. Так, сознавая свои способности, он считал, что старшие должны помогать его развитию. Но видя равнодушие, довольно естественное и особенно распространенное среди людей, уже достигших цели, молодой ученый пришел к заключению, что против него интригуют и что хотят подавить его научные силы. Отсюда возник целый ряд столкновений и бед. Невозможность выйти из этого положения так скоро, как это было бы желательно, вызывала в нем очень пессимистическое настроение. Он говорил себе, что в жизни главное — уметь приспособляться к внешним условиям. Те же, которые не способны на это, устраняются путем дарвиновского закона естественного подбора. Выживают не лучшие, а более ловкие. <…>
Малейшее оскорбление самолюбия, колкость со стороны товарища — все это повергало нашего пессимиста в самое тягостное настроение. Нет, не стоит иметь друзей, если это служит поводом к постоянным глубоким уязвлениям! Лучше забиться в какой-нибудь угол и жить спокойно среди своих научных занятий.
Молодой ученый обожал музыку и часто посещал оперу. Между прочим, ему запала в душу ария из «Волшебной флейты»: «Будь я мал, как улитка, забился б я в свою скорлупку!»
К усиленной нравственной чувствительности присоединялась не менее повышенная и физическая. Всякие шумы, как свист паровика, выкрики уличных продавцов, лай собак и т. д., вызывали в нашем ученом крайне болезненные ощущения.
Малейший просвет среди ночи мешал ему спать. Неприятный вкус большинства лекарств делал применение их для него невозможным. <…>
Он был уверен, что род человеческий не в состоянии приспособиться к внешним условиям, благодаря своей физической организации, и что его должна будет постигнуть та же участь, как человекообразных обезьян и мамонтов, исчезнувших из Европы вследствие неспособности примениться к перемене обстановки.
Обстоятельства жизни еще более усилили пессимизм моего друга. Женившись на чахоточной и не имея состояния, он должен был стать лицом к лицу с самыми крупными бедствиями в жизни. Прежде здоровая молодая девушка сильно простуживается в одном из северных городов. «О, это неважно, — говорят доктора, — грипп теперь везде свирепствует и никому его не избежать. Немного терпения и спокойствия, и все пройдет!» Но «грипп» не проходил, а привел к общему ослаблению и видимому исхуданию. На этот раз врачи нашли небольшое притупление в верхушке левого легкого. «Несомненно, есть кое-что, но ввиду отсутствия наследственного предрасположения нет причины к серьезным опасениям».
Не стану описывать продолжения общеизвестного хода этой истории. Незначительный грипп превратился в «катар левой верхушки» и через 4 года привел к смерти после неописуемых страданий. Под конец, когда весь организм был уже расшатан, больную облегчал один морфий. Под его влиянием она проводила относительно спокойные часы без болезненных ощущений. Возбужденное воображение ее вызывало всякие представления, почти галлюцинации.
Не удивительно, что эта болезнь и смерть страшно сразили моего друга. Пессимизм его был уже прочно установлен. Вдовец в 28 лет, истощенный физически и нравственно, он по примеру своей жены искал успокоения в морфии. «Но морфий — яд и в конце концов расстроит организм и погубит трудовую жизнь», — говорил он себе. «Но к чему жить? Наш организм так плохо устроен, что приспособление к внешним условиям невозможно, по крайней мере для людей со слишком чувствительной нервной системой! Не лучше ли способствовать естественному подбору и уступить место другим?» И действительно, слишком большой прием морфия почти разрешил задачу. Он вызвал необычайно блаженное состояние одновременно с почти окончательным упадком физических сил...
Мало-помалу жизненный инстинкт стал, однако, пробуждаться, и мой приятель вновь принялся за работу. Но пессимизм продолжал составлять основу его характера. «Нет, не стоит дорожить жизнью и преступно создавать новые существа!» (Мой критик, К. К. Толстой, очень дурного мнения о моем друге. Он считает его трусом и сравнивает его с «зайцем, которому со всех сторон грозят опасности», и думает, что он «мирится с жизнью потому, что она стала давать ему личные наслаждения, хотя и очень скромные». По обыкновению, мой критик поспешно судит о том, чего не знает достаточно. Мой друг, которого К. К. Толстой представляет себе в виде трусливого зайца, неоднократно прививал себе болезнетворных микробов и во время своих работ чересчур часто подвергался опасности заразиться самыми страшными бактериями, не исключая чумных. Что же касается «личных наслаждений» моего друга, то среди них первое место занимало исследование научных задач, в которых он видел самую действительную пользу для людей. – прим. авт.)
Нравственная и физическая чувствительность не уменьшались и приводили к множеству страданий. «Несправедливость» и «непонимание» людей отравляли жизнь моего друга, а через это отражались и на его близких. Однако преданный уход и усиленная забота сделали его существование более сносным, хотя нимало не уменьшили его пессимистического образа мыслей. Ему ничего не стоило прибегать к морфию из-за какой-нибудь «несправедливости» или раздражения. Наконец, новый припадок отравления положил предел злоупотреблению ядом.
Прошли годы. В спорах с близкими о цели жизни приятель мой продолжал с увлечением отстаивать пессимистические теории. Однако изредка в него стало прокрадываться сомнение в искренности его доводов. Такое недоверие к себе удивляло его, так как он был вообще правдивым и искренним по природе.
Разбираясь в своем душевном состоянии, он подметил в себе нечто новое.
За эти длинные годы изменились в нем не идеи, а скорее чувства и ощущения. В интенсивности последних произошла большая перемена с тех пор, как он достиг зрелого возраста между 45 и 50 годами.<…> Те несправедливости и уколы самолюбия, которые прежде неминуемо приводили к уколам морфия, теперь уже не вызывали никаких внешних признаков огорчения. Ему легко удавалось скрывать последнее, да и ощущал он его без прежней остроты. Вследствие этого и характер его стал гораздо лучше для окружающих и несравненно более уравновешенным. «Это — наступление старости, — сказал себе мой друг. — Я с меньшей силой воспринимаю неприятные ощущения, но зато и к приятным отношусь равнодушнее. Однако относительная пропорция их должна быть та же, т. е. зло все-таки вызывает гораздо более сильное впечатление, чем добро».
Благодаря анализу и взвешиванию своих впечатлений, приятель мой открыл в себе еще нечто новое, — так сказать, цену нейтральных ощущений. Он менее страдал от дисгармоничных звуков и менее наслаждался музыкальными, но тишина доставляла ему громадное удовольствие. <…>
В психическом развитии моего старого друга произошла перемена, аналогичная той, которая наступила одно время в эволюции искусства и литературы, когда яркие краски уступили место полинялым, как у Пюви де Шаванна, когда изображение полей и лугов заменили горы и озера, а трагические и романтические сцены уступили место картинам обыденной жизни. Вместо того, чтобы искать наслаждения в горах и вообще в «живописных» местностях, он стал удовлетворяться видом распускающихся листьев в своем саду и наблюдением того, как улитка, поборов свою робость, выпускает щупальца из раковины. Самые простые явления, как лепет или улыбка грудного ребенка, первые слова и рассуждения детей, стали для него источником настоящего счастья.
Как объяснить эти перемены, потребовавшие столько лет для своего осуществления? Развитием чувства жизни, думаю я».

Смотрите также

Ссылки

Вложения для Мечников Илья Ильич

Последнее изменение от Мs Перельман: 2 Май 2011, 13:51 |История
При цитировании информации с сайта гиперрсылка на сайт ОБЯЗАТЕЛЬНА!