Славянофильство
- Вы просматриваете старую редакцию! Перейти к последней версии
Славянофильство — сложившееся в 1830-е—1850-х направление русской общественной и философской мысли, представители которого выступали за культурное и политическое единение славянских народов под руководством России и под знаменем православия. Течение возникло в противовес западничеству, сторонники которого выступали за ориентацию России на западноевропейские культурные и идеологические ценности.
История
Поражение декабристского восстания и, как следствие, усиление в стране бюрократической власти заставили мыслящую часть дворянства подумать не об улучшении петровской системы управления и ценностях, лежавших в ее основе, а об иных возможностях развития России. Эти возможности виделись на путях возврата к истокам допетровской России, России земских соборов, широкого местного самоуправления и отсутствия резкого социально-культурного раскола между правящим классом и большинством народа. Новое идейное течение, получившее название славянофильства, было крайне неоднородно, если проанализировать взгляды его представителей. В его идейном багаже соседствовали в значительной степени разные и часто противоречивые мысли и положения, достаточно эклектично объединявшиеся в общую концепцию. Наряду с твердыми национально-государственными ценностями, основанными на идеях Земского собора 1613 года, славянофилы несли в себе еще достаточно сильный заряд европейско-либеральной идеологии. Борясь с западничеством в его бюрократически-правительственных и революционно-оппозиционных формах, славянофилы часто скатывались к европеизму, когда речь заходила о конкретном реформировании внутреннего государственного устройства или о славянской солидарности. Первое часто приводило их к анархическому отрицанию роли государства в реальных социальных преобразованиях (вспомним хотя бы теорию К. Аксакова "О государстве и земле", в которой радикальным образом противопоставлялись общество и государство на протяжении всей истории России). Славянская же солидарность зачастую воспринималась во многом по-западному - как солидарность лишь национально-родственных народов, по аналогии с пангерманизмом и панскандинавизмом.
Глубокое осознание православно-религиозной основы этой солидарности пришло к славянофилам только после Крымской войны и польского восстания 1863 года. Борьба православных балканских славян за свое национальное выживание, обострившаяся в 70-е годы XIX столетия, заставила славянофилов повернуться от никогда не существовавшей в реальной жизни солидарности химерического всеславянства к конкретным интересам православно-славянских народов (болгар, македонцев, сербов, черногорцев). Однако, к сожалению, этот поворот произошел слишком поздно. Славянофилы, очень долго ориентировавшиеся на австрийских западных славян, в первую очередь на чехов и частично на словаков и хорватов (на их обращение в православие и присоединение к обновленной Российской империи), оказались совершенно не готовыми к восприятию проблематики жизни и борьбы православных балканских славян. Это привело (после русско-турецкой войны 1877--1878 годов, окончательно освободившей сербов, черногорцев и болгар от турецкого ига) к взаимному непониманию между славянофильской общественностью России и молодой интеллигенцией этих народов, что закончилось плачевно как для русского влияния на Балканах в 80-е годы прошлого столетия, так и для дальнейшей судьбы южнославянских народов. Стремление опекать мировое славянство натолкнулось на бурный рост национального возрождения у сербов и болгар, готовых к равноправному сотрудничеству с Россией, но не желавших терпеть даже благожелательной опеки со стороны последней…
Церковная политика славянофилов тоже несла в себе следы их колебаний. В вопросе освобождения русской православной церкви от государственной опеки они не проявили достаточной твердости, необходимой для восстановления ее прав, попранных петровскими реформами. В этом отношении большинство славянофилов, за исключением, быть может, Хомякова и Киреевского, оказались далеко позади некоторых наиболее прозорливых деятелей самой церкви. Например, епископ Игнатий Брянчанинов, соглашаясь со славянофилами в негативной оценке петровских реформ, еще в 40--50-е годы XIX столетия требовал от государственной власти созыва церковного собора, который мог бы принять меры для возрождения независимости церкви. Славянофилы, будучи подлинно верующими православными людьми, в то же время недооценивали роль церкви в проходивших в то время реформах государственной жизни. Высоко оценивая глубокую религиозность русского крестьянства и близких к нему по происхождению городских мещан, они не придавали достаточно серьезного значения форме церковного устройства, ибо считали, что народная вера преодолеет любой синодальный бюрократизм и всякое государственное вмешательство в церковные дела. Славянофилы не понимали, что в условиях резких социальных изменений, последовавших за отменой крепостного права, перемены в государстве и церкви насущно диктует сама жизнь. Отказавшись еще в конце 50-х годов поддержать звучавшие в русской православной церкви требования о созыве собора, славянофилы показали всю глубину своей отдаленности как от реального понимания процессов, происходивших в народной среде, так и от понимания подлинных интересов Православия в России. Ранняя смерть А. С. Хомякова сыграла здесь фатальную роль.
Фактически славянофилы оказались на одном полюсе с либеральными чиновниками-западниками, проводившими всем известные обширные реформы Александра II. Не понимая главного - того, что церковная реформа должна была предшествовать освобождению крестьян, дабы вчерашние крепостные, терявшие веру в прежний миропорядок, могли найти мощную духовную поддержку у независимой от государства церкви, славянофилы все более превращались в одну из идеологизированных политических "сект" образованного общества. Вышедшие из-под прямого надзора помещиков крестьяне, не получавшие в должной мере церковной поддержки и почувствовавшие кардинальные изменения в основах своей жизни, бросились удовлетворять свой духовный голод в различных сектантских объединениях, близких к немецкому баптизму и получивших к началу 70-х годов XIX века общее название штундизма.
Таким образом, борясь за освобождение зарубежных славян и приобщение их к православной вере, славянофилы забыли о насущных духовных запросах православных в самой России. В этом отразилась не только их дворянская оторванность от православного крестьянства и рядового священства, но и крайняя отдаленность от понимания судеб русского Православия большинством церковных иерархов. В славянофилах внезапно проявилось их неизжито западническое, сугубо интеллигентское стремление к духовному руководству обществом при полном игнорировании подлинных интересов тех самых традиционалистских слоев народа, выразителями интересов которых они стремились быть. В подобной ситуации исчезновение славянофильства как целостного идейного течения было во многом предопределено.
В 60-70-е годы XIX столетия на арену исторического развития вышли совсем иные силы - так называемые революционные демократы и революционные социалисты-народники. Позаимствовав у славянофилов идею крестьянской общины как краеугольного камня социальной жизни страны, они наполнили ее своим революционно-социалистическим содержанием. Пропаганда нигилизма, борьбы с религией, и прежде всего с Православием, стала основой их "философского" мировоззрения. В этих условиях без союза с сильной независимой церковью славянофилы не могли ничего противопоставить новому натиску. К концу 70-х годов влияние славянофилов внутри России сходило на нет.
Лишь русско-турецкая война 1877--1878 годов на время активизировала славянофильство. Однако эта активизация стала "румянцем на трупе" увядающего движения. Заключенный под прямым давлением славянофилов сан-стефанский мирный договор между Россией и Турцией превращал Болгарию, находившуюся в то время под покровительством России и в военном союзе с нею, в аванпост российского влияния на Балканах. Расширение болгарских границ до Эгейского моря разрезало турецкие владения в Европе на две части и создавало прямую российскую военную угрозу турецкой столице - Константинополю. Славянофилы, стоявшие за спиной русской дипломатии, явно не рассчитали как реальных сил России, так и возможности объединения против нее различных европейских стран, крайне боявшихся захвата ею Босфора и Дарданелл. Ультиматум английского премьер-министра Дизраэли, внезапное фактическое присоединение к нему Бисмарка, очередное предательство России Францией, интересы которой Александр II активно отстаивал после франко-прусской войны, привели к позорному дипломатическому отступлению России на Берлинском конгрессе 1878 года. Россия под объединенным давлением западных держав-партнеров не только отказалась от права Болгарии на выход в Эгейское море, но и согласилась на фактическое расчленение последней на две примерно равные части. При этом южная Болгария, получившая автономию в рамках Османской империи, юридически продолжала оставаться под властью Турции. Все это не только нанесло огромный ущерб России в Балканском регионе, но и нарушило ее добрые отношения с болгарами, прежде всего с болгарской элитой, столь надеявшейся на российскую поддержку своих национальных притязаний. С этого момента в болгарских правящих кругах возникла сильная прозападная группировка, традиции которой существуют по сей день (не случайно Болгария в Первой мировой войне участвовала на стороне Германии, а не России).
Таким образом, не достигнув своих целей внутри страны и потерпев поражение во внешней политике, славянофилы оказались у опасной черты, за которой начинался их раскол. Одна часть славянофилов все более сближалась с консервативными кругами западников-националистов во главе с М. Катковым, князем В. Мещерским и К. Победоносцевым. Другая тяготела к либеральным западникам во главе с графом М. Лорис-Меликовым. В этой связи можно сказать, что обе части расколовшегося движения реально предали свои земско-соборные идеалы. Первые заключили союз с апологетами бюрократического консерватизма, "подмораживавшего" основы петровской системы власти без каких-либо существенных ее изменений. Вторые заключили негласное соглашение с борцами за европейский парламентаризм в России. И тех и других славянофилы десятилетиями критиковали и высмеивали, однако, не найдя дороги к собственному народу, они фактически разделились между этими двумя одинаково роковыми для России общественно-политическими направлениями. Конечно, отдельные эпигоны славянофильства продолжали существовать и позже. Так, на консервативном фланге на рубеже XIX--ХХ веков яркой личностью выступал С. Шарапов, а на либеральном - Д. Шипов. Определенную роль в умеренно консервативных кругах играли Д. Ф. Самарин, генерал Киреев и другие.
Наиболее трагичной в этом отношении была судьба И. С. Аксакова, позиция которого оставалась неизменно верной старому славянофильству. Этот мыслитель и его немногочисленные сторонники попали в почти полную политическую и общественную изоляцию, потеряв влияние даже в кругах, декларировавших свою преданность славянофильским идеалам.
Однако все это было уже "жизнью после смерти". Даже крупная работа последнего видного славянофильского идеолога Ю. Ф. Самарина "Окраины России", посвященная национальному вопросу в Российской империи, уже не оказала никакого влияния на общественную жизнь страны. То же самое можно сказать и обо всех выше перечисленных представителях позднего славянофильства.
Славянофилы сошли с исторической сцены, но их опыт, их прозрения и ошибки являются историческим фундаментом и ценным наследием для всех убежденных сторонников национальной самобытности России.